Стройбат ТуркВО. Записки на песке

Публикуем окончание истории о службе в стройбате в Туркестанском военном округе в 1987-89 гг.

Два года, два нескончаемых года. Два года непрерывной борьбы за выживание. Я посмотрел вслед уходящим солдатам, скомкал в руке заветный календарик, на котором, как и все, зачеркивал каждый день проклятой служебной жизни. Календарик, описав короткую дугу, полетел в арык.

 Начало  смотрите здесь.

Госпиталь

Я лежу в госпитале. В четвертый раз. Первый раз сачканул. Всю жизнь маялся всякими колитами-гастритами, поэтому все симптомы как по книжке обрисовал и вперед. В госпитале можно отдохнуть, кормят получше, короче, курорт. 

Только мама об этом не знала, прилетела со страху. Здорово было! 

Второй заход в госпиталь получился незапланированным — желтуха. Косила тогда всех подряд, как в афганских песенках про лица желтые. Тоже неплохо полежали. Лежал со своим другом Анзором. Хорошо провели время, отоспались, отожрались. 

Тогда в отделении была повальная мода на шары. Все пацаны делали из оргстекла шарики и, пробив крайнюю плоть на членах отверткой, закатывали себе под кожу шары! Типа, чтоб девок на гражданке трахать со страшной силой. Дурной пример, как обычно, заразителен, я даже прилежно шарик себе забабахал, полировал долго, но потом чето обломался… процедура с отверткой не понравилась! и слава богу. 

Третий заход в госпиталь был в хирургию, как всегда чето не поделили в роте, и я схлопотал в ногу д-о-о-бротное такое шило. И все бы ничего, но пошло заражение. Сначала дико болела нога, но на работу гоняли до тех пор, пока ногу не раздуло так, что она не влезала в сапог, а еще через неделю, когда фельдшер понял, что компрессы мне, как мертвому припарка, скрипя сердцем отправил меня – «шланга», «сачка» и «злостного уклоняльщика от работы» (так он и сказал) в госпиталь, где мне сразу разрезали ногу и выдавили оттуда ведро гноя. Весело перематывая рану чем-то очень похожим на изоленту, хирург витиевато матерился, обзывая наших медработников в части сапожниками и чурками. А я задумчиво смотрел на свою бедную ногу, из которой торчали две трубки, и радовался, что и на этот раз все обошлось, потому что еще немного, и каюк — гангрена! 

И вот я тут в четвертый раз. Говорят, что бог троицу любит. Есть в этом какая-то хитрая правда. Потому что, как я лежу в этот раз, мне в-а-а-ще не нравится. Хотя сидим тут на лавочке со знакомым узбеченком, только что долбанули на двоих веселую папироску и сидим се на солнышке…но! Узбеченка раскумарило не по-детски, он покачивает круглой головушкой и несет какую-то ахинею на ломанном русском. Он из какого-то д-а-а-а-а-льнего кишлака, про таких говорят «спустился с гор за спичками, а военком повязал, и, вперед, родину защищай!» 

Короче ему весело, а мне не очень. К тому же покоцали меня неслабо. Грудь еще ладно, а плечо жжет невыносимо, да еше эта жара +35. Еше не зажило все … а следаки уже зачастили. 

Те, кто постарше, помнят, какие в совке продавали раньше ножницы. Это такая здоровенная дурра, полностью железная, с ручками, покрашенными в радикальный зеленый цвет. И с о-oo-чень острыми носами. Почему я вспомнил ножницы? А потому, что ими меня и покоцали. 

Во всей части не было никогда ничего колюще-режущего. Даже картошку на кухне чистили ножами со сломанными окончаниями. Ножи выдавал прапорщик, и он же потом их и собирал. Вилок в столовой, конечно же, отродясь не было, не говоря уже про ножи. А тут проверка из Москвы, ну, разумеется, вся часть дружно красит траву и белит камушки, а прапор Карапетян принес и положил в нашу бытовку ножницы. Аж на белую салфеточку положил. А той же неспокойной ночью в ентой самой бытовке не сошлись во взглядах на нонешний уклад жизни несколько доблестных стройбатовцев. Получив неслабо в бубен, один из гордых азиятов с диким воплем «аминги сики» схватил со стола ножнички и начал кромсать всех, кого увидел. Первым получил ара, а наш новоявленный хирург вытащил ножницы у ары из спины и ломанулся наружу. Вообщем кино и немцы! Еще кто-то из его дружков подсуетился с ножиком! Итог? Kак в военных сводках с соседнего Афгана — 6 раненых, конечно, включая меня. 

Все было так быстро, что помню только, как бегу к санчасти, зажимая зубами и рукой окровавленную простыню, пытаясь ею пережать руку и остановить кровь, фонтанирующую из руки. Ночь, темень, с меня течет кровь из груди, из плеча хлещет тоже, а дорога в санчасть вся красная, я сразу и не понял почему. 

Вся палата в санчасти была красной, в жизни не видел столько кровищи.. б-р-р-р. Все в крови: и пол, и стены. Двое лежат на кроватях, один прямо на полу — картинка маслом!

И вот летим мы по городу в госпиталь, рядом таджик — никакой. У него разодрана губа и она висит на коже, свисая с подбородка. Но это фигня, второй удар у него в шею, он мотается по кабине и все норовит удариться об лобовое стекло. Теряет сознание и мне приходится его держать. Весело! 

Впереди было еще много всего. И операция почти без наркоза, следствие, одиночка на «губе», да мало ли. Но даже через час, лежа на холодном столе в операционной, когда бухой в дрезину мясник, почему-то зовущий себя хирургом, ломал на мне третью, хищно изогнутую иголку, анестезируя меня перегаром и забористыми матюгами, даже тогда я вспоминал эту кровавую дорогу в санчасть и стекленеющие глаза таджика, которого держал в машине. Долго еще вспоминал.

Стройбат — записки на песке

Песок. Кругом, как всегда, песок. За спиной вонючий арык, как всегда загаженный всякой дрянью. Неподалеку пожилая женщина копошится около тандыра, достает горячие лепешки и заворачивает в цветастое тряпье.

Все, как всегда. Мимо проходит рота солдат. Стройбат, как всегда, даже выпущенный в люди, слабо напоминает военных. Обточенные по-ковбойски сапоги на армейские почти не похожи, какое-то непотребство на голове — помесь панамы и мексиканского сомбреро, свисающие залихватски cбоку, перегнутые почти пополам бляхи на ремнях, болтаются почти у колен. Рота идет в баню, невесело пыля по замшелому городку, ребята проходят мимо и… не видят меня, стоящего у дороги, сжимающего в руке дешевый «дипломат» с немудреными подарками домой! Они не видят меня потому, что я уже не там, я за чертой, я, НАКОНЕЦ, ВЫШЕЛ! ДЕМБЕЛь! 

Я стою на дороге под гнусным туркменским солнцем и всем существом своим ору про себя – все-е-е-е-е-е!!!! кончилось! Два года, два нескончаемых года. Два года непрерывной борьбы за выживание. К-О-О-О-НЧИЛОСЬ! Я посмотрел вслед уходящим солдатам, скомкал в руке заветный календарик, на котором, как и все, зачеркивал каждый день проклятой служебной жизни. Календарик, описав короткую дугу, полетел в арык. Повернувшись, я резво пошлепал на остановку автобусов, а внутри меня все вопило от радости.

Я еду домой, я еду домой!!! МАМА, я еду!!!!

 

Комментарии

5 комментариев
Владимир 1986-1988 Новосибирск

Никитушка, дорогой, я тебя помню и 1 роту. Здоровья тебе.

Ответить
Сергей

Так все и было, Не забуду эти года долбанного стройбата в Ашхабаде, Было настоящее время за выживание,

Ответить